В рамках курса "Актуальные проблемы современной гуманитаристики" с лекцией о формах культурной памяти выступила историк культуры, старший научный сотрудник Института истории Литвы, автор учебных курсов: «Концепции сохранения культурного наследия», «Культурная политика и культурная память», автор четырех монографий, в том числе книги «Культурное наследие в глобальном мире», профессор Вильнюсского университета  Раса Чепайтене.

О том, что такое историческая память нации, существует ли общая европейская идентичность и чем отличается память старой и новой Европы читайте в интервью профессора  Расы Чепайтене.

Нужны ли знания о культурной памяти студентам-естественникам?

Некоторое время назад я делала серию радиопередач, посвященных городу как идеологическому тексту. У меня были сомнения, как это будет воспринято радиослушателями. Говорить о визуальных вещах на радио трудно, поскольку слушатель не может увидеть то, о чем ему рассказывают. Однако этот цикл передач имел большой успех, вызвал живой интерес и был очень популярен. Понимание города — это актуально и универсально. На мой взгляд, любой человек несмотря на то, в какой стране он живет, какое у него базовое образование просто обязан уметь видеть свой город, понимать пространство вокруг себя. В своих лекциях я привожу примеры разных стран, разных городов, чтобы проиллюстрировать то, каким образом мы можем читать знаки урбанистического пространства.

Я историк и занимаюсь проблематикой памяти. Недавно в Вильнюсском университете стартовал большой образовательный модуль, посвященный этой тематике. Я руководитель этого модуля и преподаю советскую и постсоветскую память. Последнее время вопросы памяти именно в городском пространстве меня особенно интересуют. Как это визуально выглядит, что это из себя представляет, что олицетворяет. Город предстает в своем роде как идеологический текст, и современный человек должен знать хотя бы отдельные элементы прочтения городского текста, уметь увидеть и понять национальные, политические и религиозные символы городского пространства.

Существует ли общая европейская идентичность? Можно ли говорить об общей европейской памяти?

Общая европейская память, конечно, есть. Европа как материк, как цивилизация имеет свои исторические корни и символы. При этом мы живем в такое парадоксальное время, когда Европейский Союз находится все еще в процессе становления и трансформации. Очевидно, что большое внимание отводится и конструированию европейской идентичности. Парадокс в том, что европейская идентичность уже существует, но при этомсуществуют и попытки внедрить какие-то новые для всех европейцев общие понятия и ценности. Это поле понятий и ценностей часто входит в противоречие тому, что из себя представляет европейская цивилизация. Примером может служить отношение к христианству. Религия является основой любой цивилизации, в частности, христианство — основа европейской цивилизации. Однако в тексте Конституции Объединенной Европы нет ни слова об этом, что вызвало немало споров. Идет замен религиозных основ европейской цивилизации на своеобразную «религию человека», центром которой становится автономный индивид и селективно воспринимаемые «права человека».

Здесь есть проблема. Европа сегодня воспринимается совершенно иначе, нежели она воспринималась, например, мыслителями эпохи Просвещения. В действительности в некоторых случаях мы сталкиваемся с конфликтом этих двух пониманий Европы. Последние события, массовая нелегальная миграция, террор со стороны исламского фундаментализма ставят остро вопросы, что же такое Европа, кто мы, европейцы, и что такое нация, национальное государство в современной Объединённой Европе.

В Литве эти дискуссии, особенно в интеллектуальной среде, тоже обостряются. Люди начинают позиционировать себя очень враждебно по отношению к инакомыслящим. Это неприятие особенно заметно со стороны либерально мыслящих, придерживающихся так называемых «прогрессивных» взглядов. Всех тех, кто опасается прихода ислама, прихода массовой нерегулируемой миграции, кто ратует за национальное государство, за национальные ценности и культуру, обвиняют в ретроградстве, излишнем консерватизме. Зачастую им приписывают даже нацистские убеждения, что, на мой взгляд, совершенно неприемлемо.

Чем отличается память старой и новой Европы?

Память Европы сегодня включает в себя два основных нарратива: память о Холокосте и память о ГУЛАГе. Несмотря на те страшные преступления, которые часто в тех же странах совершали два тоталитарных режима, эти две памяти разные, и пока, несмотря на попытки, никак не совмещены. На Западе не знают и не понимают нашу историю, наши переживания, а мы зачастую игнорируем историю Холокоста. У стран постсоветского пространства основной травматический опыт — это сталинские репрессии и сопротивление советскому режиму. Этот сюжет особенно актуален Литве, в которой было самое продолжительное и самое массовое антисоветское сопротивление, длившееся с 1944 по 1954 г. Когда встречаются «старые» и «новые»европейцы и возникают эти исторические вопросы, встает остро проблема диалога, проблема взаимопонимания и оценки того, что касается тоталитарных режимов и вины за их преступления. И, конечно, вот тут и возникает недопонимание – то, что актуально нам, неактуально им, и наоборот.

Являются ли исторические травмы «новой» Европы препятствием социокультурной интеграции в ЕС?

На данный момент из 27 государств Евросоюза 17 имеют опыт диктатуры. Европа – общество «травматизированной памяти», «травматизированных» людей. Источники и причины этих травм были разными, и в послевоенный период о некоторых травмах говорили громко (я имею в виду травму Холокоста), другие же травмы умалчивали, говорить о них считалось чем-то неприличным или было невозможно из-за идеологического прессинга. Поэтому, когда во время распада СССР появилась возможность проявить эту «замороженную» память о сталинском терроре, она хлынула со всей силой, затмевая тем самым другие исторические драмы, тот же Холокост, память о котором тем временем тоже освобождалась от былого идеологического клише «о трагедии советских людей». И, к сожалению, возникла своеобразная конкуренция этих памятей, борьба за право говорить, кто больше страдал, кто виноват.

Такие исследователи, как Тимоти Снайдер, который в своих работах показывает всю сложность региона Центрально-Восточной Европы, которая подверглась насилию со стороны нацистов и большевиков, часть которой испытала две или даже три оккупации подряд, изобретя даже название для этих территорий «кровоземли», обращает внимание западных европейцев на этот трагический период и его долгосрочные последствия для восточных европейцев. И эти травмы, которые накладываются друг на друга, как раз и способствуют появлению современных фобий и комплексов, многих серьезных проблем в этих странах.

Незаслуженно мало обращают внимания на долгосрочные последствия этих травм. Иногда эти бессознательные, подсознательно переносимые последствия травмы передаются следующим поколениям в отношении к жизни, отношении к миру, от родителей к их детям и внукам. Это остается и это мешает современным людям жить. На нашем постсоветском пространстве остается отпечаток «культуры насилия», который пересекает всю нашу ментальность. Если не заниматься памятью народа, не осмыслять связанные с этим проблемы, память возвращается, как зомби. Трудно представить, насколько это важно и какую имеет страшную взрывную силу. В этом отношении особенно удивляют попытки современной России реабилитировать Сталина и всю им созданную систему. На мой вгляд, это как-раз случай «непереваренной» памяти, когда травма так и не была выявлена и переосмыслена, а на нее опять накладывается новый слой лжы и илюзий.

Сегодня чтобы быть европейцем, нужно отказаться от своей исторической памяти или нет?

В каком-то смысле получается, что да, или хотя бы скорректировать. Очевидно, люди, которые не успели порадоваться приобретенной свободе и возможности создавать национальную культуру, несогласны с этим.

Когда мы вступали в Еросоюз в 2004 году, эти вопросы не стояли настолько остро, как сегодня. Социологические исследования указывают на то, что граждане Литвы относились очень оптимистически к будущим переменам. Общее культурное пространство, высокий уровень цивилизации, экономического развития, культуры, свободное передвижение — все то, чего так не хватало советским людям. И где-то пять лет такое видение евроинтеграции доминировало.

Однако со временем стали преобладать другие оценки. Мы видим раскол между старой Европой и новой Европой, видим, что европейская бюрократия иногда действует вопреки национальным интересам. Стало возникать очень много вопросов и сомнений, действительно ли наши национальные лидеры действуют правильно. Они пытаются занять позицию, близкую к верхам еврократии, позициям лидеров стран старой Европы, например, Меркель, а не к странам бывшего соцлагеря, которые отстаивают национальные позиции. Тем самым наши национальные интересы игнорируются. У нас не произошла полная люстрация. Несмотря на то, что страны Балтии отмежевались от советского прошлого в публичном простанстве, на уровне политических элит этого не произошло так качественно, как того бы все желали. Все те, кто сейчас находится у руководства Литвы, имеют советское прошлое. Часть их входило в советские номенклатурные сети и, очевидно, что их менталитет и восприятие проблем остаются прежними. В первую очередь — это отношение к метрополии. Оно чисто постколониальное. Несмотря на то что раньше была Москва, а сейчас Брюссель, по существу в их мышлении ничего не изменилось. Принцип служить взамен каких-то выгод и привилегий, не учитывая местные национальные интересы, действует, как и раньше.

Какую роль играет память в создании общеевропейской идентичности?

Иногда попытки создать общую память Европы, найти общее европейское наследие, сконструировать общую европейскую идентичность кажутся искусственными. При этом исследователи указывают на то, что общеевропейская идентичность идет в обход национальной идентичности и поднимает локальные и региональные (субнациональные) идентичности, таким образом подрывая саму идею национального государства и сверху, и снизу. Это касается различных сепаратистских движений внутри национальных государств, например, в Каталонии, Шотландии. Однако создание этого большого семейства «старых» и «новых» народов Европы невозможно без единой европейской идеи. Здесь мы сталкиваемся с проблемой, что же может объединять европейцев.

Как можно объединить память людей, которые имели совершенно разный опыт, совершенно разное отношение к жизни, к человеческому достоинству? Как они вообще могут найти общий язык?

Национализм, который естественным образом возник на пространстве, на котором он много лет ущемлялся, западным людям сегодня кажется каким-то недоразумением или пережитком прошлого. Национальные проекты, которые для нас очень важны, для западных людей просто какие-то странные затеи.

Границы Европы проходят по сердцу каждого человека. Для меня Европа – это, безусловно, прежде всего уважение к личности, а также критическое, но тем самым и ответственное отношение к миру и, конечно же, культура. И вот если получится интегрировать эти два понятия, то есть свободу, уважение к личности, индивидуализм и культурную базу европейской цивилизации, то Европа будет иметь шанс продолжить свое существование. Мне кажется, прогнозы могут быть вполне оптимистическими, поскольку быстро происходящие радикальные изменения в современной Европе как раз способствуют пробуждению сознания европейцев.

Основанием к пониманию, к диалогу может быть, например, опыт инвазии ислама, который исторически имеют некоторые страны южной Европы. Поэтому они очень осторожно относятся к новой миграции и пытаются предупредить старую Европу о возможных негативных последствиях. С другой стороны, и у нас все больше молодежи свободно перенимает либеральные дискурсы. Понятие Родины для них уже не так актуально, они считают себя европейцами или космополитами. Либерализм является общим местом всего современного мира безальтернативно, и это имеет разноплановые последствия.

И все-таки мне кажется, нужно пытаться создать транснациональную память. Такую память, которая основана не только на каких-то общих сюжетах, опирается не только лишь на нарративы героев, на «хорошие» примеры, но и на «плохие» примеры. Мы должны без розовых очков, с большим чувством ответственности признать и говорить о коллективной вине и нашей этнической группы (что в свое время сделали немцы в отношении Холокоста), принять свое собственное прошлое, как и прошлое других стран. Нужно приходить к диалогу, признавая не только свою боль, но и боль, трагедию и драму другого народа.

Беседовала Мария Виноградова